Марчук гурий теория и методы расчета. Биография гурия марчука
После окончания средней школы в 1942 году он поступил на математико-механический факультет Ленинградского государственного университета, который в то время находился в эвакуации в Саратове. В 1943-1945 годах участвовал в Великой Отечественной войне, служил в артиллерийской разведке. Член ВКП(б)/ КПСС с 1947 года.
В 1949 году окончил математико-механический факультет Ленинградского государственного университета.
Работал в Московском геофизическом институте АН СССР, где окончил аспирантуру (1952, тема кандидатской диссертации: «Динамика крупномасштабных полей метеорологических элементов в бароклинной атмосфере»). В 1952 году был приглашен в Лабораторию «В» Первого главного управления Совета Министров СССР (позже переименованную в Физико-энергетический институт (ФЭИ) Госкомитета СССР по использованию атомной энергии) в Обнинске. В 1953-1962 годах руководил математическим отделом института, здесь он выполнил исследования, связанные с созданием теории ядерных реакторов и методов их расчета. Докторская диссертация посвящена численным методам решения задач расчета ядерных реакторов (1957). В 1959-1961 годах принимал участие в разработке требований к ядерной безопасности для заводов и других предприятий атомной промышленности.
В Сибирском отделении Академии наук с 1962 года: заместитель директора Института математики СО АН СССР (1962-1963); основатель и первый директор Вычислительного центра СО АН СССР (1963-1980); директор-организатор Вычислительного центра СО АН СССР в Красноярске (1974).
Большое место в деятельности Г.И. Марчука занимает научно-организационная работа. В 1975-1980 годах он был председателем Сибирского отделения АН СССР, в 1986-1991 годах - президентом Академии наук. Долгие годы возглавлял Государственный комитет по науке и технике СССР. Депутат Верховного Совета СССР десятого (1979-1984) и одиннадцатого (1984-1989) созывов. Делегат XXV-XXVII съездов КПСС, избирался кандидатом и членом ЦК КПСС.
В настоящее время академик Гурий Иванович Марчук - советник Российской Академии наук, почетный директор Института вычислительной математики РАН, президент российского общества «Знание». По его инициативе создано Общероссийское общественное движение «Национальный совет поддержки науки, образования и производства в России». Главный редактор журнала «Российская вычислительная математика и математическое моделирование» и ряда научных изданий.
Автор более 350 научных работ. Научные труды Г.И. Марчука посвящены созданию и исследованию эффективных алгоритмов вычислительной математики, методов расчета ядерных реакторов, изучению и моделированию процессов физики атмосферы и океана, математическому моделированию в области экологии, иммунологии и медицины, решению актуальных задач информатики и вычислительной техники.
Внес большой вклад в подготовку научных кадров как профессор Московского государственного университета, Московского физико-технического института и Новосибирского государственного университета. В НГУ заведовал кафедрами математических методов и динамической метеорологии (1966-1972); вычислительной математики (1972-1980). С 2004 года - заведующий кафедрой вычислительных технологий и моделирования факультета вычислительной математики и кибернетики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.
Как руководитель Сибирского отделения внес большой вклад в его развитие. Сформулировал знаменитый принцип взаимодействия науки и производства «Выход на отрасль», был инициатором формирования программы «Сибирь» (1978).
Гурий Иванович избран иностранным членом 11 академий, ему присвоено звание почетного доктора 8 университетов мира.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 августа 1975 года за выдающиеся заслуги в развитии науки и внедрении научных достижений в народное хозяйство, подготовку научных кадров и в связи с пятидесятилетием со дня рождения Гурий Иванович Марчук удостоен звания Героя Социалистического Труда.
Награжден четырьмя орденами Ленина, двумя орденами «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени и орденами других стран. Кавалер серебряного знака «Достояние Сибири».
Лауреат Государственной премии СССР (1979), Государственной премии РФ (2000), Ленинской премии (1961), Международной научной премии им. А.П. Карпинского (1988), премий им. А.А. Фридмана АН СССР (1975), Фонда им. М.А. Лаврентьева (2001), Общенациональной неправительственной Демидовской премии (2004). Удостоен золотых медалей: Большой им. М.В. Ломоносова РАН (2004), им. М.В. Келдыша АН СССР (1981) и им. П.Л. Чебышева РАН (1996). Почетный гражданин г. Обнинска .
Владимир ГУБАРЕВ
В президиуме Российской академии наук состоялось очередное «Чаепитие». Так называют неформальные встречи с учеными за чашкой (или, вернее, за стаканом) чая, которые вот уже два года организует Владимир Степанович Губарев - журналист, писатель, член редакционного совета «Науки и жизни». (Отчеты о «Чаепитиях» см. также «Наука и жизнь» №№ 1, 2, 1999 г.)
Наука и жизнь // Иллюстрации
Наука и жизнь // Иллюстрации
На этот раз предлагаем вниманию читателей рассказ о встрече с академиком Гурием Ивановичем Марчуком. Он размышляет о будущем науки на рубеже веков. По мнению ученого, главными в XXI веке станут проблемы биологии, человек, его здоровье.
Владимир ГУБАРЕВ.
Нa изломах истории в человеке всегда проявляется лучшее или худшее, что есть в нем. Именно в эти мгновения рождаются герои и предатели, провидцы и негодяи, святые и злодеи. Не каждому поколению приходится переживать «дни революций», может быть, в этом их счастье. Но нам не дано судить о том, потому что один из изломов истории пришелся на годы нашей жизни, и нам суждено познать и глубину падения, и величие человеческого духа.
Один из символов эпохи для меня - академик Марчук, который не только выстоял в бурях «перестройки», но и поднялся над сиюминутными страстями и, как и предназначено ученому, смог увидеть будущее. Он попытался предупредить о надвигающейся опасности для общества, но его мнением пренебрегли. Однако это не сломило его, а, напротив, придало новые силы в борьбе за истину, которая подчас хоть и в лохмотьях, но от этого не менее прекрасна!
Я хочу рассказать о трех днях жизни Гурия Ивановича Марчука. Их разделяют многие годы, а объединяет лишь одно: в эти дни мы встречались. Первый раз - в 1975 году, когда академик Марчук возглавлял Сибирское отделение АН СССР и был ее вице-президентом. Тогда речь шла о сути той науки, которой он занимался, - это математическое моделирование... Другая встреча была в 1991 году, на Общем собрании Академии наук СССР, когда ее президент, академик Марчук произнес свое «прощальное слово». Это стало для многих полной неожиданностью, мне же показалось, что поступить иначе Гурий Иванович просто не мог... И, наконец, третий день - сегодня. Гурий Иванович любезно согласился приехать на «Чаепитие в Академии», и здесь после долгого перерыва нам вновь удалось поговорить о науке, о том, что волнует нынче выдающегося русского ученого.
Академики Гурий Иванович Марчук (слева) и Геннадий Андреевич Месяц встретились на «Чаепитии» в президиуме Академии наук РФ 3 ноября 1999 года.
Я спросил его:
- Очевидно, в 1999 году следует говорить о том, как прошлое должно отразиться в будущем, не так ли?
Уходит XX век, начинается новое тысячелетие. Наверное, трудно представить более благоприятное время для подведения итогов и прогнозов на будущее. Каждый человек, имеющий богатый жизненный опыт, понимает роль науки в современном мире, чувствует тенденции ее развития, а потому глубоко задумывается о том, что же ждет человечество в начале третьего тысячелетия. Я хочу высказать свое мнение, потому что уже давно готов к этому...
- Новый век пришел к вам раньше?
Как ни парадоксально, но это так! Есть проблемы, которые станут главными, есть ученики, готовые ими заниматься, есть четкие представления о том, над чем мы будем работать. Ученые всегда идут впереди общества, в этом смысл науки.
- И в самой науке есть «передовые отряды»?
Это те исследователи, которые занимаются самыми важными проблемами.
- И вы их можете назвать?
Да, я считаю, что в XXI веке будут две главные проблемы... Но прежде, чем назвать их, стоит сказать о том, чем же был хорош XX век. Открытий, конечно, была тьма. Интеллектуальный потенциал человечества проявился в полной мере и особенно в теоретической физике и астрономии. Люди поняли, что макромир и микромир - две модели, которые должны сойтись. В макромире надо искать те же философские категории, которые присущи микромиру... Впервые такую точку зрения я высказал давно, и ее сразу же поддержал академик Зельдович. Был создан Научный совет по этой проблеме, однако вскоре Яков Борисович умер, и работа застопорилась. Тогда совет возглавил Андрей Дмитриевич Сахаров, но вскоре он увлекся политическими проблемами и практически отошел от дел. А жаль, потому что это направление стало бурно развиваться. Появились мощные ускорители, электроника, вычислительные машины, начали создаваться большие международные коллективы. Таким образом, физика в XX веке открыла новые пути развития цивилизации. Конечно, были великие достижения и в химии, и в науках о Земле... Безусловно, XX век ознаменовался выдающимися достижениями в космонавтике - от первого спутника и освоения околоземного пространства до полетов к Луне и в дальний космос. Но это тоже физика. Я еще не упомянул об атомной бомбе, о термоядерных исследованиях, но и это физика. Физика и физика... Так что же будет в XXI веке? Я много об этом размышлял...
Прерываю пока рассказ академика Марчука и возвращаюсь в прошлое на четверть века. Тогда в этом же здании на Ленинском проспекте мы говорили о будущем. И Гурий Иванович произнес ту же фразу: «Я много об этом размышлял...». А речь шла об одной из важнейших проблем науки, которая «переходит» в XXI век - об управлении климатом.
Итак, декабрь 1976 года. Почему журналистская судьба привела меня к академику Марчуку? Во-первых, в том году погода выдалась необычная. А во-вторых, практически все предсказания метеорологов оказались, мягко говоря, неточными. Такого конфуза ученые не испытывали очень давно... В частности, они предсказывали, что декабрь будет морозным, а на самом деле шли дожди!
От ошибок гарантирует теория, апробированная, причем многократно, практикой, - говорит академик Г. И. Марчук. - Эту аксиому науке следует применять и к метеорологии. Ее порой сравнивают с искусством, считают, что точность прогнозов зависит от интуиции синоптиков. Группа американских метеорологов, которая провела работы по моделированию общей циркуляции атмосферы, даже пришла к выводу, что прогноз на срок более двух недель вряд ли вообще возможен.
- По-моему, такой вывод не может не вызвать у ученого протеста!
Ученые уже не раз как бы заходили в тупик и бессильно разводили руками. Но всякий раз обязательно находились энтузиасты, которые искали и в конце концов находили выход из лабиринта.
- В этой роли выступили ученые из Новосибирска?
Да, в Вычислительном центре Сибирского отделения АН СССР сформирована теория, которая, хотя еще и не признана всеми метеорологами, привлекает своей простотой.
- В таком случае она будет понятна каждому из нас?
Попробую объяснить... Погода связана с облаками над планетой. От облачности зависит, в какой степени прогреются океаны и суша. Суровость или мягкость зимы, к примеру в Подмосковье, впрямую связана с очень отдаленными районами Мирового океана. Это из-за нашего незнания погода иногда приносит сюрпризы. А на самом деле они запрограммированы. Облачность над океаном регулирует поступление тепла в его поверхностные слои. Мощные течения несут прогретые воды на север. Около Исландии или Алеутских островов происходит интенсивный теплообмен между океаном и атмосферой. Именно здесь - на границе с холодной Арктикой - рождаются циклоны. Они устремляются на восток, и тепло, взятое океаном у солнца, переносится на континенты. Весь процесс продолжается примерно полгода. Значит, характер нынешней зимы во многом зависит от того, сколько тепла получил океан минувшей весной.
- Ну, а если летом в Европе стоит страшная жара, как бывало уже не раз, разве тепло не аккумулируется?
Конечно, но оно влияет на погоду не более двух недель: ведь атмосфера Земли слишком динамична, она не может «хранить» тепло до зимы. Так что погода зависит в первую очередь от гигантской «тепловой машины», которую создала природа. А волнение в океане - своего рода «радиатор» этой машины. Во время шторма обмен между океаном и атмосферой увеличивается в десятки и сотни раз. Штормы в районе Исландии рождают мощные циклоны, которые устремляются к нашему континенту.
- Действительно, теория простая и впечатляющая! Но что мешает ею пользоваться?
К сожалению, пока очень мало информации.
- Но ведь есть метеостанции, запускаются специальные спутники Земли - неужели этого недостаточно?!
Из 800 метеопунктов, следящих за атмосферой, 700 находятся в Северном полушарии. Их почти нет в Мировом океане, мало на некоторых континентах. Короче говоря, две трети поверхности Земли лишены метеонаблюдений. Спутниковой метеорологии явно недостаточно. Надо знать и состояние океана. Эта задача в информационном плане еще более сложная. В целом решение одной из «проблем века» требует усилий специалистов разных профилей и широкого международного сотрудничества.
Чуть позже Г. И. Марчук поделился своими воспоминаниями о том, как появилась у него мысль заняться климатом планеты.
«Как рождаются идеи? Чаще всего они появляются неожиданно. К нам в Новосибирск из Москвы, из Института океанологии, прилетел профессор А. И. Фельзенбаум. Я попросил его сделать доклад и пригласил на семинар многих крупных специалистов в области физики атмосферы и гидродинамики. Московский гость рассказал о моделировании течений и в конце высказал суждение, которое произвело на меня исключительное впечатление. Он отметил, что проблема динамики океана очень сложна и даже специалистам она «не по плечу».
Меня это несколько задело, и после семинара, дома, я отыскал только что вышедшую книгу моего друга профессора Артема Саркисовича Саркисяна из Гидрофизического института АН Украины «Численный анализ и прогноз морских течений». За ночь я изучил ее досконально и нашел адекватную интерпретацию его теории, по форме близкую к модели атмосферных движений, к которой специалисты по динамике атмосферы всего мира привыкли и которую широко использовали в своих исследованиях.
На другой день я снова собрал семинар, пригласив на него Фельзенбаума, и изложил свою интерпретацию модели океана на основе теории Саркисяна. Фельзенбаум был откровенно поражен: миф об особой сложности задач моделирования динамики океана развеялся».
Четверть века минуло с той нашей встречи, и теперь уже работы ученых Новосибирска признаны во всем мире, а Гурий Иванович Марчук вспоминает о них лишь как об одном из эпизодов своей жизни в науке.
Впрочем, иначе и быть не может, потому что судьба академика Марчука насыщена событиями удивительными, подчас даже драматическими.
Но сначала об одном «сугубо личном» эпизоде.
Я написал пьесу «Особый полет» о космонавтах. Ее принял худсовет МХАТа, одновременно над спектаклем начал работать Театр имени Гоголя. Однако тогда не было принято говорить правду о космических полетах, и при выпуске спектакля возникли сложности из-за цензуры. После долгой борьбы разрешили сыграть в Театре имени Гоголя пять спектаклей. Главный режиссер предусмотрительно разослал приглашения на премьеру в Совет Министров и ЦК КПСС, и работники Главлита и космической цензуры побоялись, что кто-то из высокого начальства придет в театр, а спектакля нет... В общем, пять спектаклей - и не больше!
В это время на торжественном заседании, посвященном Дню космонавтики, я встретился с Гурием Ивановичем Марчуком. Он был в то время заместителем Председателя Совета Министров СССР. Мы разговорились как старые знакомые, и я предложил ему после торжественной части не оставаться на традиционный концерт, а посмотреть спектакль по моей пьесе, тем более, что он будет идти еще всего два раза... Гурий Иванович тут же согласился и приехал в театр вместе со своей супругой Ольгой Николаевной. Спектакль Марчукам очень понравился. Они подарили актерам великолепные розы, и потом мы долго беседовали о судьбе театра, об искусстве, о науке.
К концу следующего дня в Министерстве культуры и в Главлите поднялся невообразимый переполох. Дело в том, что в Театр имени Гоголя начали звонить чиновники всех рангов, прося оставить билеты на очередной спектакль. Честно говоря, я и не догадывался, откуда такой ажиотаж... И вдруг выясняется, что, выступая на заседании Совета Министров, академик Марчук посоветовал всем работникам Совета Министров чаще ходить в театры, где поднимаются актуальные проблемы современности. Гурий Иванович сказал, что сам убедился в том, какое огромное влияние может оказывать искусство, когда вчера побывал на спектакле о космонавтах и ученых в Театре имени Гоголя.
Вполне естественно, после этого выступления Марчука ни о каком закрытии спектакля не могло идти и речи. В Театре имени Гоголя побывали многие ученые и конструкторы, руководители нашей промышленности и науки.
Потом у меня были новые пьесы, спектакли в разных странах. Особой популярностью пользовался «Саркофаг», пьеса о Чернобыле. Везде, где удалось побывать на премьерах, меня спрашивали о моих учителях в драматургии. И я неизменно называл два имени: Олег Николаевич Ефремов и Гурий Иванович Марчук. Первый «заставил» меня писать пьесы, а второй помог первой из них увидеть свет...
Академик Марчук - человек не только удивительно отзывчивый, но прежде всего неравнодушный. Особенно мы почувствовали это на последнем Общем собрании Академии наук СССР, когда Гурий Иванович произнес свое «прощальное слово». Поистине это был «реквием» советской науке.
«Волею судеб мы стали не просто свидетелями, но и участниками исторической драмы, в которой многим - я не исключаю и себя - слышатся трагедийные ноты.
В чем же драма и даже трагедия момента? Сегодня прекращает свое существование Академия наук Союза Советских Социалистических Республик. Та самая Академия наук, которая в бурях века спасла и сохранила сердце и душу российской науки. Та академия, которая помогла создать сотни научных школ у себя и в братских республиках, достигла выдающихся мировых результатов практически во всех областях знаний.
Сегодня от нас уже отсечены многие плодоносящие ветви. Это - научные сообщества, органически связанные с культурой древних цивилизаций Кавказа и Средней Азии. Это - наука братской Украины и Белоруссии. Теперь эти части некогда единого организма советской науки стали научными сообществами суверенных государств, и мы должны налаживать с ними отношения в рамках международного сотрудничества.
Советская наука обнаруживала высокую эффективность и удивительную жизнестойкость в очень сложной внутриполитической и международной обстановке потому, что она была целостной системой. Несмотря на слабости и структурные дефекты, мы располагали единым фронтом научных исследований.
Сейчас наука всех суверенных государств бывшего СССР, включая Россию, скачкообразно становится структурно ущербной. Дай Бог, чтобы нам удалось компенсировать подобную ущербность интеграцией в мировое научное сообщество, достраивая недостающие звенья, но скоро и этого может не получиться, даже при самых благоприятных обстоятельствах, до которых весьма далеко.
Но главное - это процесс разрушения нашего научного потенциала как целостной системы. Надежды на то, что можно финансировать и спасти хотя бы одну ее часть (например, только фундаментальную науку), иллюзорны. Наука - единый живой организм, а не конгломерат автономных механизмов. К сожалению, концепции спасения отечественной науки, ее выживания и возрождения нет ни у политиков, ни у научной общественности. Реальные драматические процессы заслонены новыми идеологическими мифами, утопическими прожектами и абстрактными суждениями».
Президент Марчук сражался за сохранение Академии наук бескомпромиссно и до конца. Он шел против господствующего тогда мнения об «исключительности России» просто потому, что видел дальше и глубже, чем те, кто рвался любой ценой к власти.
На президиуме Академии наук он оказался в одиночестве. Академики Велихов и Макаров высказались за перевод Академии наук СССР в Российскую академию, и их поддержали все члены президиума. Но Марчук продолжал сражаться: он доказывал, что совершается огромная ошибка и он не имеет права молчать.
В зале, погруженном в столь глубокую тишину, что слышно было не только каждое слово президента, но и его дыхание, продолжал звучать «реквием» советской науке:
«Извечную проблему сочетания демократии с поиском научной истины замещают примитивной мыслью о пользе демократии в любой форме, в любой ситуации. Живой, хотя, быть может, и большой, организм приносят в жертву фантому демократии, понятию, которое и объяснить-то толком не могут. Пресса иронизирует над тем, что ученые Академии наук СССР «не определились» в понятии «демократизация». Согласно опросу, действительно 80 процентов ученых затрудняются определить понятие «демократизация» в отношении науки. И это - признак здравого смысла и ответственности, за которые общество еще будет благодарно ученым.
Научная истина не может быть найдена путем голосования, и в этом смысле ее поиск, если хотите, недемократичен. Процесс научного поиска - это почти всегда противостояние меньшинства, а то и одиночек - большинству...»
Гурий Иванович Марчук, будучи президентом Академии наук СССР, сделал очень многое, чтобы установить широкое международное сотрудничество. В своем «прощальном слове» на последнем Общем собрании АН СССР он подчеркивал:
«Лишь СССР и США обладали национальной наукой с целостным научным фронтом - а это особое качество. Многие ученые Запада понимают, что ослабление науки нашей страны - это ослабление фронта всей мировой науки и необходимо как можно скорее предложить межгосударственную программу по ее сохранению, а не просто составлять прогнозы массовой эмиграции наших ученых...
Кризис Академии наук СССР - это прежде всего кризис нашего Союза. Чтобы выйти из него, новое государство и большинство граждан должны заняться энергичным строительством общего дома. А наш гражданский долг в этой трудной работе - сохранить жизненно важный элемент общества - его науку. Не дать пресечься ее корню, ибо без науки нового дома не построишь... Нелегкий путь, полный ежечасной работы и трудного поиска, предстоит пройти нашему научному сообществу в ближайшие годы. На нем ждут нас не только успехи и обретения, но и неизбежные разочарования и утраты. Осилим ли мы его? Я думаю, осилим. Залогом тому служат интеллектуальная мощь нашего сообщества, присущее ему понимание интересов народа и стремление служить благу России, всего народа!»
Все молчали. Пауза затянулась.
Последний президент АН СССР покинул трибуну и медленно вернулся на свое место. И в этот момент зал взорвался аплодисментами...
Я успел «перехватить» Гурия Ивановича, когда он уже выходил из зала. Попросил у него текст выступления.
Тут много поправок, - смутился он.
Если я не разберусь, то позвоню...
И вы это напечатаете? - засомневался Гурий Иванович.
Постараюсь...
Это будет замечательно, - сказал он.
Ученые страны должны знать правду о том, что происходит... Да и не только ученые...
Мне удалось тогда напечатать в «Правде» полностью последнее выступление последнего президента Академии наук СССР, и я считаю этот день одним из лучших в своей журналистской работе.
Встретившись с Гурием Ивановичем Марчуком спустя почти десять лет после тех памятных событий, мы вспомнили о них. Много воды утекло в его родной Волге и в моем родном Днепре с тех пор, но, к счастью, наша наука жива, развивается и, как всегда, устремлена в будущее. Именно поэтому на «Чаепитии в Академии» академик Гурий Иванович Марчук говорил о том, что интересует всех - о науке XXI века.
Если XX век - это торжество физики, то в XXI веке главными будут проблемы жизни. Биология. И даже можно обозначить некоторые вехи ее развития, определить тенденции. В Англии синтезировали одну из 22 хромосом, правда, самую короткую, но тем не менее в ней несколько сотен тысяч генов! Это начало... И хотя прогнозировать развитие науки сейчас очень сложно, тем не менее можно утверждать, что XXI век станет веком глобального изучения генома человека, животных и растений. Сейчас идет массовый поиск путей, как исключать ненужные геномы, мешающие развитию флоры и фауны, и как их замещать теми, которые нужны. Я убежден, что проблема «конструирования» геномов в XXI веке будет решена.
- Но все-таки в центре будет изучение человека?
Здесь две стороны проблемы. Первая - медицинская, то есть здоровье. Вторая - клонирование людей, о котором все больше и больше говорят. Еще в мою бытность заместителем председателя Совета Министров СССР мы вели речь о контроле за теми работами, которые проводятся в генной инженерии. Но никто не может гарантировать, что даже при жестком контроле ими не будут заниматься подпольно.
- А в чем вы видите опасность клонирования?
Это пойдет во зло человечеству. Допустим, какого-то человека клонируют. Он сам не будет понимать сути происходящего, но начнется «засорение» человечества, так как каждый индивидуум несет в себе не только добро, но и зло. Тут возникают философские проблемы, но даже невооруженным глазом видно, насколько опасно клонирование для нашей цивилизации. Поэтому, когда я говорю о прогрессе биологии, хочу обязательно подчеркнуть: наука должна пойти по пути познания всех геномов человека для того, чтобы научиться лечить болезни, наследственные или приобретенные, в основном за счет изменения генофонда.
- И вы считаете, что это реально?
В последние десятилетия пришло понимание того, как гены «распоряжаются» развитием человека. Причем многие, казалось бы, очевидные вещи приобрели иной смысл.
- Например?
Считалось, что, если у человека, животного или растения появляются раковые клетки, это означает «начало конца». Однако последние исследования показали, что онкологические гены есть у каждого из нас. Не будь их, человек не смог бы сформироваться. Плод вырастает из одной клетки: оказывается, это действие онкологического генома, и именно он способствует тому, что клетки воспроизводятся с огромной скоростью. Есть еще «регулирующие» гены, которые и определяют, какому органу и как следует развиваться. В течение девяти месяцев в утробе матери идет гигантская наработка клеток, но как только человек появляется на свет, онкологический ген перестает работать - он отключается, «засыпает». Этот ген может «проснуться» в результате какой-то мутации. Тогда он начинает нарабатывать клетки одного типа, то есть возникает раковая опухоль.
- Но ведь это крайность, на самом деле организм способен регулировать рост клеток?
Конечно. Каждый день в нем происходит приблизительно 1200 мутаций, и некоторые из них «будят» онкологические гены. Но в организме есть «киллеры», которые убивают опасные клетки, и тогда человек не заболевает. Тем не менее при старении организма его защитные свойства постепенно ослабевают, иммунная система изнашивается, «киллеров» становится меньше... Говорят, за жизнь происходит приблизительно пятьдесят делений клеток, а потом этот процесс прекращается. И вот тут онкологический ген вновь выходит на сцену: он становится «мусорщиком» (фактически «убивает» состарившийся организм).
- Вы же не генетик, не биолог!
Ну как же! Я 26 лет работаю в этой области, так что можно считать меня специалистом...
- Все-таки вы прежде всего математик!
Конечно.
Но почему в XX веке вы, математики, сначала создавали ядерное оружие, способное уничтожить все живое на планете, а теперь пытаетесь продлить эти самые жизни?
Гуманистические идеалы всегда были присущи ученым.
Кстати, и вы, Гурий Иванович, начинали свой путь в науке именно с «Атомного проекта» в Лаборатории «В», что находилась в Обнинске...
С 1953 по 1956-й я занимался водородной бомбой. Один проект делал коллектив академика Дородницына, другой - ученые Арзамаса-16, и им помогал академик Келдыш, а мы вели третий проект. Когда были готовы все варианты, то лучшим оказался «арзамасский проект». Самым интересным, как мне кажется, был наш вариант - «тритий-дейтериевый». Но у трития очень короткий период полураспада, его нужно все время обновлять и обновлять... А в Арзамасе-16 нашли такое соединение, которое почти не распадается, и это определило победителя в том соревновании.
- И что вы стали делать?
Теперь, пожалуй, об этом можно рассказать... Я переключился на атомные подводные лодки. У нас было собственное направление: жидкометаллический теплоноситель для реакторов. Наши подводные лодки стали самыми быстрыми, их называли «охотниками». Одновременно мы принимали участие в расчетах первой атомной электростанции (и этим я горжусь!), потом других реакторов. Написал две книги, они опубликованы в США, Китае, других странах.
- И вам стало неинтересно?
Принципиальные проблемы атомного проекта были решены, и через полгода я испугался: если бездеятельность продолжится, можно и деградировать... А тут началась организация Сибирского отделения Академии наук. К нам в Обнинск приехал академик Соболев, он познакомился с нашими работами и предложил нам с женой переехать в Новосибирск. А мы только что получили новую квартиру... Чуть позже с таким же предложением ко мне обратился академик Лаврентьев, и мы поехали. Работали там 18 лет, и это, бесспорно, были лучшие годы нашей жизни. В Новосибирске появились ростки того, что стало целью моей научной жизни - физика атмосферы. Проблема оказалась безумно трудной, но тем не менее мы стали пионерами в этой области.
- А следующий шаг?
Мы начали размышлять: что же все-таки грозит планете? И пришли к выводу: изменение климата. Уничтожение лесов, болот, оказывается, играет исключительную роль в жизни планеты. Под влиянием антропогенных процессов климат может измениться настолько, что невозможно будет вернуться к тому состоянию, которое существует сейчас. Проблема устойчивости климата - важнейшая, она породила новую область математики, так называемые «сопряженные уравнения». Мы открыли их раньше, еще во время расчетов реакторов, но особое значение они приобрели при исследовании климата.
Наверное, в эту область углубляться не следует, так как математику популяризировать, на мой взгляд, невозможно... Нам остается только доверять математикам!
Скажу одно: долгие годы только мы занимались «теорией чувствительности», которую сами и создали. Но теперь вокруг нее поднялся невообразимый «бум» во всем мире, и это приятно, потому что мы опередили всех на тридцать лет...
- В первую очередь эта теория применяется для анализа состояния планеты?
Да. Из-за вырубки лесов в Амазонии и в Сибири, а это легкие нашей планеты, резко уменьшается объем биоты, то есть биологического вещества на Земле, которое и определяет жизнь. Варварское отношение к природной среде уже привело к катастрофическим последствиям. Очень много говорилось о «ядерной зиме», что наступит после термоядерной войны. Это, конечно, страшно. Однако наше отношение к природной среде по своим последствиям еще хуже, чем взрыв водородной бомбы. Мы губим себя! Речь сегодня идет не об отдельных государствах, а о планете в целом.
Картина печальная... Но вы обещали затронуть еще одну тему: здоровье человека. Почему у вас появился интерес именно в этой области?
Во-первых, потому, что мы все делаем для человека, а здоровье - богатство каждого. И во-вторых, 26 лет назад случай подтолкнул меня заняться этой проблемой серьезно. После гриппа я заболел хронической пневмонией и вынужден был два раза в год ложиться в больницу. Причем врачи говорили, что вылечиться нельзя. Я начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в человеке по представлению врачей. И вот я и мои ученики, которые только что закончили университет, начали развивать математическую иммунологию. Об ее эффективности можно судить по мне: я избавился от «неизлечимой» болезни. Кстати, механизмы такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная «цепная реакция», которая обеспечивает защиту от заболеваний. Нет, порошочками и укольчиками не вылечишь человека, нужно заботиться об его иммунной системе.
- И главный ваш вывод?
Надо ходить пешком. Каждый выходной - пятнадцать километров!
- Все-таки кто вы больше: математик или биолог?
- «Гибрид»...
Гурий Иванович рассмеялся, и мы увидели очень счастливого человека.
Академик Гурий Иванович Марчук - личность легендарная. Вместе с Курчатовым и Доллежалем создавал атомное оружие - первую в мире водородную бомбу, стоял у истоков нового класса подводных лодок с жидкометаллическим теплоносителем, аналога которым до сих пор нет. Он был последним президентом Академии наук СССР, а уже после перестройки занялся глобальными проблемами: экологией, изменением климата и даже медициной - генетикой и иммунологией. В свои 86 лет, несмотря на давно заслуженный отдых, он активно трудится в им же созданном Институте вычислительной математики РАН, читает лекции, ездит на конференции, пишет книги. Он советник президиума Российской академии наук, руководитель кафедры на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ.
- Гурий Иванович, рано ли проявились у вас математические способности?
Довольно рано. Моя родина - юг Урала, Оренбуржье, и когда мне было пять лет, родители почему-то решили перебраться на Волгу, так мы оказались в селе Духовницком, это между Саратовом и Самарой. Отец мой был учителем химии. Кажется, класса с восьмого я вдруг стал легко решать задачи за 9-й и 10-й класс, и как-то так вышло, что сложных задач для меня не стало. Однажды отец отправился на ярмарку в Хвалынск - это на другом берегу Волги - и привез оттуда потрепанную книжку 1912 года издания. На обложке было написано «Арифметика. А. Малинин и К. Буренин». Мне название показалось смешным. Но отец сказал: «Вот, сын, я купил тебе очень хорошую книгу. Давай сделаем так: если ты решаешь задачу, я плачу тебе 20 копеек. А если не решаешь, то платишь мне штраф - рубль». Конечно, я тут же схватил книгу. Первую задачу решил с ходу, вторую - подумал. А третью, как ни бился, решить не мог. Тогда попросил отца дать мне еще три задачи. И опять две решил, третью не могу. Книжка оказалась с секретом. В ней были перемешаны простые и сложные задачи, какие даже не всем учителям под силу. В конце концов, подсчитав, мы с отцом выяснили, что никто никому не должен. С тех пор я понял, что в математике надо решать сложные задачи - простые ничего не приносят. Неизвестно, как сложилась бы моя жизнь, если бы не этот зловредный задачник... Но вскоре началась война. Мне было 16 лет, когда в 1942 году я поступил на первый курс математико-механического факультета Ленинградского государственного университета, который находился в эвакуации в Саратове. А в марте 43-го меня призвали в Красную армию и направили во вновь организованную школу АИР - артиллерийской инструментальной разведки резерва Верховного главнокомандования. Школа размещалась на окраине Саратова на территории танкового училища. Я выучился на младшего сержанта, а к концу войны дослужился до старшего сержанта, побывав по специальным заданиям командования во фронтовых зонах Чугуева, Харькова и Сум. Ближе к концу войны оказался в Ленинградской области, где обеспечивал артиллерию Верховного главнокомандования сведениями, необходимыми для подавления вражеских войск в Пруссии. На войне мне повезло - меня не только не убили, но и не ранили. В октябре 1945 года я поступил на второй курс математико-механического факультета ЛГУ.
По окончании учебы я попал на работу в ГЕОФИАН - Геофизический институт АН, где окончил аспирантуру и получил степень кандидата физико-математических наук. Работал под руководством выдающегося гидромеханика Ильи Кибеля, которому обязан методологией научного познания с помощью математических моделей.
- Именно матмоделирование привело вас в атомную энергетику? Как это случилось?
Как-то зимой 1952 года к нашему институту подъехал черный автомобиль ЗИС, из него вышел человек, который, как выяснилось, разыскивал меня. Этот человек пригласил проехаться с ним, а на мой вопрос, куда мы едем, кратко ответил: «Узнаете». Мы ехали около полутора часов мимо красивейших подмосковных лесов, пока не свернули с шоссе к какому-то секретному объекту, окруженному высоким забором. Преодолев несколько кордонов, через которые машину беспрепятственно пропустили, мы наконец очутились в административном здании и прошли в просторный кабинет, его хозяин, невзрачный лысый человек, не представившись, сообщил мне, что отныне я буду работать в лаборатории «В». Как потом выяснилось, именно так и называлась лаборатория по созданию водородной бомбы. Я был раздосадован и спросил: «А что будет, если я откажусь?» На что человек спокойно ответил: «Тогда вы отсюда не выйдете». Впоследствии я узнал, что лысый человек - это полковник КГБ, которому поручили обеспечивать деятельность и охрану сверхсекретной лаборатории по созданию супероружия. Узнав, что мне предстоит работать под руководством профессора Блохинцева, я успокоился - по его книге «Основы квантовой механики» я учился в университете. Поняв, что мне придется жить и работать среди физиков, я повеселел и согласился, хотя мое согласие и не требовалось. Так началась моя многолетняя работа в Обнинске.
Через три года лаборатория «В» была переименована в Физико-энергетический институт Госкомитета СССР по использованию атомной энергии. Я стал руководителем математического отдела института. Первоочередной моей задачей стал математический расчет водородной бомбы на дейтерии, альтернативной знаменитой сегодня «слойке», которую, в свою очередь, разрабатывал Андрей Сахаров. Мы должны были в очень короткие сроки тщательно изучить свойства дейтерия и рассчитать термоядерные реакторы нового типа. На эту задачу работало основное предприятие в Арзамасе, его поддерживали в Институте Келдыша в Москве. А мы обеспечивали теоретические расчеты, которые, как вы понимаете, должны быть очень точны. С задачей справились. Но о технических деталях рассчитанной нами водородной бомбы я и сегодня не могу рассказывать. Это закрытая тема.
Работать приходилось со многими интересными людьми. Научным руководителем института был выдающийся ученый Александр Лейпунский. Вместе с Петром Капицей он работал в Кембридже и считался ученым с мировым именем, а вернувшись в СССР, стал автором ряда первоклассных проектов использования атомной энергии в стране. Познакомившись с ним, я услышал много интересного, в том числе и эту удивительную историю. В 1945 году Александру Ильичу было поручено сохранить для научных целей несколько граммов радия, добытых неимоверным трудом. В ту пору это был едва ли не единственный практически используемый интенсивный радиоизотоп, цены которому, как теперь картинам Леонардо да Винчи, просто не было. И вот для хранения радия ему выделили в одном из институтов Москвы маленькую комнатку. В нее поместили сейф с радием. Комнату опечатали, а около дверей организовали круглосуточное дежурство. Часовые, сменяясь, под расписку в журнале сдавали ценное имущество. Через год или два во время инвентаризации драгоценных металлов решили проверить запасы радия. Вскрыли печать, открыли дверь и увидели... большую светлую комнату с канцелярскими столами. Сейфа с радием в комнате не было. Оказалось, что институт, производя ремонт, сделал кое-какую перепланировку. Маленькую комнатку присоединили к большой, стену снесли, а сейф «с какими-то склянками» выбросили, куда - никто не знал. Сотни научных сотрудников тщательно обыскали все свалки и помойки столицы, но ничего не нашли. Поиск был прекращен, а Лейпунский снят с работы и «сослан» в Киев. И лишь спустя несколько лет, когда Обнинску потребовались ученые высшего класса, Александра Ильича пригласили в лабораторию «В», где под его руководством было создано новое направление, связанное с реакторами на быстрых нейтронах. За эти работы ученого удостоили Ленинской премии и других высоких наград. Ничего этого могло не быть, если бы он был сослан в лагеря.
- В Обнинске велись секретные работы. А ученые были тоже засекречены?
Я долгое время находился под грифом секретности. Снял его с моего имени лично Курчатов. Дело было так. Я написал монографию о расчетах ядерных реакторов. Книжка лежала в издательстве. И вот в моей квартире в Обнинске однажды вечером раздается телефонный звонок. Беру трубку: Курчатов. «Гурий Иванович, не могли бы мы встретиться завтра утром в Институте атомной энергии?» Курчатов тогда руководил этим институтом, сегодня носящим его имя. Конечно, я приехал. Игорь Васильевич приветствовал меня, провел в свой кабинет и сказал, что скоро начнется вторая Женевская конференция по мирному использованию атомной энергии и было бы хорошо в ее материалы от нашей страны включить мою книгу, с которой он, к моему удивлению, уже успел ознакомиться в рукописи. Я растерялся, поскольку знал, что книга выйдет в лучшем случае через полгода. Тогда Игорь Васильевич взял «кремлевский» телефон, набрал номер и сказал в трубку: «Але, девочка, это ты? Надо, чтобы такая-то книжка вышла через месяц». Поговорив с таинственной девочкой, он сообщил мне, что все в порядке. Я направился к выходу, но уже на пороге не выдержал и решил спросить, что же это за могущественная девочка? Курчатов засмеялся и пояснил, что «девочка» - это сокращение инициалов имени Дмитрия Васильевича Ефремова, крупнейшего физика-энергетика. Курчатов многим давал ласковые, шутливые прозвища. Так, академика Якова Борисовича Зельдовича он называл не иначе как Ябэ, а академика Юлия Борисовича Харитона - Юбэ. Книга была издана ровно через месяц, и ее получили в комплекте с нашими материалами все иностранные делегации конференции. После этого действительно мое имя стало известным.
- Как случилось, что вы стали заниматься атомными подводными лодками?
После того как свою роль в проекте по расчетам водородной бомбы я выполнил, перед нами была поставлена новая, не менее важная задача - создать качественно новую атомную подводную лодку-охотник c жидкометаллическим реактором. В 1952 году мы были пионерами в такого рода исследованиях. Задачу удалось решить: наши лодки научились развивать скорость до 70 километров в час, что по тем временам было грандиозным достижением, и опускаться на глубину до километра. Этот рекорд зафиксирован в Книге рекордов Гиннесса, хотя мы никаких заявок не подавали. Произошло это по инициативе американцев. Лодки, двигатели которых были изготовлены по нашим расчетам, и по сей день остаются лучшими в мире. У американцев таких не было и нет.
Дело создания подводных лодок я освоил как таблицу умножения. Самое страшное для ученого - перестать развиваться. И я стал мучиться: куда же податься? А тут из Новосибирска приехал академик Соболев. Сказал, что начинается организация Сибирского отделения Академии наук, строится Академгородок, и там будет в том числе математический институт. Но с кадрами плохо. Надо их укреплять. Вот и пригласил меня для того, чтобы я возглавил вычислительный центр в институте. Я решил съездить, посмотреть, что это за Академгородок. Когда увидел строящийся проспект Науки, с которого открывалась перспектива возведения сразу 15 академических институтов, у меня от восторга перехватило дыхание. Вернулся в Москву и все рассказал жене. Она сказала: «Ну, раз ты считаешь, что надо ехать, - поехали».
- Наверное, жалели, что уехали из столицы?
Ни разу! В Сибири прошли наши лучшие годы. В 1962 году я возглавил Вычислительный центр Сибирского отделения АН СССР. Вскоре он стал одним из крупнейших академических институтов. В то время я занимался уже не атомной энергией, а проблемами атмосферы, которые позже вылились в глобальные исследования по предсказанию погоды, катаклизмов и стихийных бедствий, крайне актуальных сегодня.
В начале 60-х годов жизнь в Академгородке была особенно насыщенной событиями и интересными встречами. Кто к нам только не приезжал! Однажды в Новосибирск должен был прилететь Шарль де Голль. Визит ожидался со дня на день, как вдруг выяснилось, что во всем городе нет подходящей для него кровати: президент Франции обладал необыкновенно крупным телосложением и высоким ростом. В течение одной ночи на местной мебельной фабрике пришлось срочно изготовить кровать на полметра длиннее обычной. Довелось поволноваться и перед самым прилетом. В аэропорту выяснилось, что посмотреть на высокого во всех смыслах гостя явилось множество незапланированных встречающих. Разгонять их было поздно: самолет успел приземлиться и президент Франции ступил на трап. Что делать? Ведь толпу никто не проверял, не обыскивал. Кто знает, что там за люди? Между тем де Голль вышел из самолета и с приветливой улыбкой прошел всю полукилометровую очередь, не поленившись многим пожать руки. Этим он сразу расположил к себе новосибирцев. Когда приветствия наконец закончились, мы облегченно вздохнули: обошлось без инцидентов. Вскоре после его приезда в Академгородке была создана французская спецшкола и Общество советско-французской дружбы. Франция стала моей любовью на всю жизнь. Меня не раз приглашали в эту страну читать лекции, спустя годы я познакомился и подружился с Франсуа Миттераном, который вручил мне орден командора Почетного легиона, а в начале 90-х я стал иностранным членом французской Академии наук.
- Ваша сибириада длилась почти 20 лет. И, кстати, если бы не ваше заступничество, пол-Сибири сегодня находилось бы под водой.
Дело не только во мне. В середине 60-х было решено создать при Совмине СССР Совет по науке - независимый научный орган, который должен был давать объективные оценки о крупных предложениях по преобразованию страны, системе образования, строительству уникальных объектов. Туда вошли 16 академиков и два члена-корреспондента. Я стал ученым секретарем совета. За годы его работы было принято немало важных решений, и одно из них касалось проекта по строительству Нижне-Обской ГЭС около Сургута. На проектные работы были отпущены огромные по тем временам деньги - два миллиона рублей. Разбираясь в вопросе, мы поняли, что при реализации проекта будет затоплена почти треть Западной Сибири, и организовали мощную комиссию из специалистов, которая доказала Хрущеву несостоятельность идеи. Если бы нам не удалось этого сделать, мы лишились бы богатейшего сельскохозяйственного региона, лесных угодий, а также нефти, которую только-только открыли геологи в районе Березова - месте, где некогда отбывал ссылку Александр Меншиков. Реализация этого бездумного, а точнее, безумного проекта, несомненно, привела бы к экологическому бедствию. Увы, примеров воплощения такого рода проектов в нашей стране предостаточно. Потому и случались в совете порой весьма резкие споры по тому или иному поводу. Однажды Хрущев попросил нас оценить пользу или вред 11-летнего образования. Академик Лаврентьев созвал совет и пригласил на него министров высшего и среднего образования СССР и РСФСР Елютина и Столетова. Министры сделали по докладу, в которых одобрили сложившуюся на тот момент в стране систему 11-летнего образования. Встал Лаврентьев и спросил, зачем в школах так много времени отводится преподаванию русского языка. Вот мы, ученые, дескать, не знаем его в совершенстве, однако это не мешает нам общаться, доказывать теоремы и развивать теории. А что касается статей, то мы их пишем с ошибками, которые исправляют наши секретарши. Затем спрашивает академика Семенова: «Николай Николаевич, вот вы хорошо знаете русский язык?» Тот подумал и изрек: «Пожалуй, нет». «А как вы обходитесь с бумагами?» - «Пишу неразборчиво, а секретарша поправляет все как надо». В спор вмешались Келдыш и Кириллин, заметив, что им стыдно все это слушать: русский язык - часть нашей культуры, и всякий культурный человек, а тем более ученый, академик, просто обязан быть высокограмотным человеком. Этот тезис поддержали все остальные участники заседания, в том числе и я.
Одиннадцатилетнее образование, правда, тогда все-таки похоронили, и учиться стали 10 лет. Спустя годы 11-летки возродились, и я считаю, что это правильно. Чем раньше мы заставляем маленького человека трудиться интеллектуально, тем лучше.
- После падения Хрущева что стало с вашим советом?
Хорошо помню, как Лаврентьев вызвал меня в свой кабинет и сказал: «Гурий Иванович, в Москве что-то случилось, надо немедленно лететь на пленум. Тебе тоже там надо быть». Из аэропорта Лаврентьев сразу отправился на пленум в Кремль, я же поехал ночевать на квартиру. Утром позвонил в диспетчерскую гаража Совмина, чтобы попросить прислать за мной машину, и мне ответили, что с сегодняшнего дня машина меня обслуживать не будет. Это удивило. Я спустился вниз и купил свежие газеты, откуда и узнал, что прошедший накануне пленум отстранил Хрущева от руководства страной. Новым генсеком избран Брежнев. Я поспешил в Кремль своим ходом. Происходящее там меня поразило. Большая группа хозяйственных служащих и рабочих входила во все кабинеты и, если там были портреты Хрущева, срывала их граблями и швыряла на тележку. Смотреть на это было просто противно. На следующий день новый председатель Совета министров Косыгин на заседании Совмина поставил вопрос о ликвидации нашего Совета по науке. Это было первое постановление нового состава Совмина.
- Говорят, вы были одним из первых, кто попытался совершенно легально привить в СССР рыночную экономику.
Дело было в 1964 году, когда о таком и помышлять было нельзя. Меня пригласили в американский Боудлер на первый симпозиум по проблемам долгосрочного прогноза погоды и климата. Эта наука во всем мире только зарождалась, а я как раз занимался методами изучения задач динамики атмосферы, еще неизвестными американцам. Конференция закончилась, и мы пошли прогуляться по магазинам. В ту пору в моду входили портативные 8-миллиметровые кинокамеры, и я очень хотел купить такую жене. Захожу в один из магазинов и вижу, что самая дешевая стоит 60 долларов. Это была японская камера. А у меня в кармане - 45. Продавец спрашивает, что я хотел бы купить. Показываю на камеру, и он начинает ее усиленно расхваливать. Я демонстрирую свои 45 долларов и собираюсь уходить. Тогда он предлагает мне сбавить цену до 55 долларов. Я опять показываю 45. Тогда он назначает новую цену: 50 долларов. Это мне надоело, и я решительно направляюсь к двери: для нас такой торг был делом непривычным. Продавец догоняет меня и, всячески заискивая, соглашается на мои 45 долларов. Но я уже не хочу покупать камеру, потому что у меня испортилось настроение. Тогда он вытаскивает чистую кассету и прикладывает к камере со словами: «Презент!» Я снова отказываюсь. Тогда продавец достает из кармана ручку и присовокупляет ко всему этому добру. Тут уж я психологически сломался и выложил свои 45 долларов. Камера жене очень понравилась, она наснимала ею много фильмов о сибирском житье-бытье, которые мы иногда смотрим и сейчас. Так я впервые столкнулся с рыночной экономикой, и этот опыт мне вскоре пригодился.
Во время моего отсутствия руководитель отдела вычислительной техники Макаров решил усовершенствовать ЭВМ М-20. Когда я вернулся, ахнул: единственная в ту пору вычислительная машина была разобрана, около нее колдовали оптимистичные юные исследователи, а все Сибирское отделение лишилось возможности решать сложные математические задачи. Положение было катастрофическим. Каждое утро академик Лаврентьев спрашивал меня, работает ли машина. Я отвечал: да, работает. Но задач не решает. Уж не помню, сколько дней и ночей я проторчал возле нее, пытаясь восстановить утраченные функции.
Наконец машина стала считать. Правда, обещанного усовершенствования она не дала, но все равно мы испытывали чувство, какое, наверное, испытывают родственники здорового человека, когда в процессе лечения его сделали совсем больным, а потом путем неимоверных усилий все-таки избавили от приобретенных в больнице недугов. Мы-то ликовали, но на каждом заседании президиума Сибирского отделения АН меня подвергали резкой критике за то, что наш Вычислительный центр не дает им достаточно «машинного» времени, из-за чего проваливаются их проекты. Мне это порядком надоело. При этом стоит добавить, что за обслуживание институтов «машинным» временем президиум добавлял к нашему бюджету два миллиона рублей. Однажды на очередном заседании я выступил с ошарашившим всех предложением: эти деньги из нашего бюджета передать всем институтам - пользователям ЭВМ в сложившейся пропорции. А потом, дескать, мы будем у этих институтов зарабатывать. У членов президиума возник шок: как можно «свои» деньги отдавать другим! Академик Будкер сказал по этому поводу: «Марчук своим предложением как будто через голову перевернулся». Тем не менее в порядке эксперимента систему решили на год утвердить. Уже через месяц я не услышал привычных замечаний. Если кто-то из сотрудников института жаловался на нехватку денег, директор вызывал его к себе и объяснял, что он безобразно плохо сформулировал задачу. Вот когда, дескать, сформулируешь хорошо, тогда и приходи, и решим, давать тебе денег или нет. В конце года мы получили прибыль в 500 тысяч рублей. Так заинтересованность, ответственность и свободная экономика сделали хорошее дело.
- На фоне замечательного житья-бытья в Сибири как вы восприняли назначение на крупный академический пост в Москве?
Для меня это было неприятной неожиданностью. Нисколько не лукавлю. Зимой 1979-го, буквально на следующий день после возвращения из отпуска, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Президент АН СССР академик Александров просил срочно прилететь в Москву первым авиарейсом. На все мои вопросы ответил: «Когда прибудете, введу в курс дела». По дороге я пытался перебрать в голове все возможные варианты, но истинного положения дел даже предположить не мог...
В Москве мне был предложен пост заместителя председателя Совета министров и председателя Государственного комитета по науке и технике. Нельзя сказать, чтобы я обрадовался. Из Новосибирска уезжать совсем не хотелось. Суслов, принявший меня в своем кабинете, на все возражения ответил: «На этом посту вы сможете больше сделать для Сибирского отделения». Я умолк...
- Наверное, совсем непросто было двигать вперед науку в столь сложный экономический и политический период...
К трудностям мне не привыкать. Угнетало другое - то, что все дела по сути буксовали. Чем дальше, тем больше было заметно, что страна движется к пропасти. Мы пытались спасти ситуацию, искали выход. Скажем, состоялся семинар крупнейших экономистов, по результатам которого мы подготовили доклад председателю Совмина Тихонову, где был сделан подробный анализ экономики страны и сформулированы важнейшие предложения. В качестве показателя деятельности предприятия мы предлагали взять прибыль и в зависимости от нее делать все полагающиеся начисления: в фонд развития, в фонд поощрений, социальные платежи... А исключить из показателей плана такую позицию, как уровень рентабельности. На основе субъективных оценок чиновников он уравновешивал прибыльные и убыточные предприятия и таким образом подтачивал экономику. Мы настаивали на восстановлении фонда амортизационных отчислений. В результате его ликвидации предприятия лишались средств на приобретение новой техники. Все эти мероприятия могли дать толчок экономическим преобразованиям в области новой техники, а прибыль положила бы начало рыночным отношениям. Но вышло иначе. Тихонов на нашем докладе написал резолюцию членам президиума Совмина внимательно его изучить и рассмотреть, однако ничего этого сделано не было. Между правительством и Политбюро существовали большие противоречия. Последнее слово было за Политбюро, и это вызывало раздражение в правительстве. Система управления Совмином не была замкнута. Например, сельским хозяйством напрямую руководил секретарь ЦК, а Совмин был фактически отстранен от руководства сельским хозяйством. Правительство мало влияло и на валютную политику, хотя формально какие-то постановления принимались. Недаром ведь время называли застойным...
- Но наконец пришел энергичный Горбачев...
Действительно, одно из первых его решений - провести всесоюзное совещание по развитию научно-технического прогресса - было, казалось бы, очень верным. На совещании сделали совершенно правильные акценты на развитие машиностроения как фундамента модернизации всей промышленности, на электронику, химическую промышленность и строительство. Но, увы, инерция старого, затратного механизма в экономике оказалась слишком сильной. Вместо реальных дел в высших эшелонах власти плели интриги. Скажем, однажды Тихонов поручил мне рассмотреть проблему окупаемости инвестиционных средств в стране. Я с энтузиазмом взялся за дело, обратился к экономистам, и уже через месяц мы сделали полный расчет и методику определения эффекта и затрат. Поехали в Совмин. Доклад попал, как обычно, к управляющему делами Смиртюкову, который терпеть не мог ученых и по-своему изложил суть вещей председателю Совмина. Тот в негодовании приказал все пересчитать и не морочить ему голову. Мы пересчитали: получилось то же самое. Тихонов, вместо того чтобы вызвать меня и все прояснить, опять выслушал только Смиртюкова, разгневался и опять потребовал пересчитывать. В третий раз делать этого мы не стали. Поняв, что перегнул палку, Смиртюков позвонил мне и сказал: «Можете не пересчитывать - я спихну дело в архив». Порой накатывало отчаяние, хотелось плюнуть и уйти в отставку, но наутро я вставал с решимостью продолжать попытки что-то изменить.
- Значит, Горбачев вас разочаровал? Но ведь именно при нем вы стали президентом Академии наук СССР...
Горбачев пытался связать научно-технический прогресс и экономическое развитие страны с политическими преобразованиями, думая изменить облик партии и отстранить ее от управления государством. Речь могла идти только о путях, с помощью которых мы пришли бы к новой структуре общества - деполитизированного, деидеологизированного, демократического. И я полностью разделял эти цели. Но в сложной ситуации, в которой оказалась страна, Горбачев прислушался к силам, которые обещали провести необходимые преобразования за 500 дней. Поверив им, Горбачев попал в ловушку. Нам требовался свой, особый подход к смене экономической и политической системы, невозможно было в одночасье отказаться от всего, что народ создал за многие и многие годы. Идея радикального перехода к новой системе за 500 дней погубила хорошее начало.
Когда на Политбюро приняли решение рекомендовать меня на пост президента АН СССР, радости я не испытал. Но меня поддержал замечательный ученый, мой друг и учитель академик Александров - его мнение оказалось решающим. Сам он решил уйти с этого поста в отставку - его буквально подкосила трагедия в Чернобыле. Я понимал, что на этом посту должен буду если не приумножить, то хотя бы сохранить потенциал академии, укрепить международные связи, чтобы предотвратить массовую эмиграцию ученых за рубеж. Догмы, к которым мы привыкли за много лет, как гири на ногах, тянули вниз. Мы должны были научиться летать. Все шесть лет своего президентства я старался решать нелегкие вопросы. Скажем, как обеспечить социально членов академии после достижения ими пенсионного возраста? Было принято решение создать институт советников, куда попадали члены академии после достижения ими 65 лет только при их желании и в обязательном порядке после 70 лет. При этом они должны были оставить руководящие должности, но продолжали работать в академии и сохраняли все прежние права и социальное обеспечение. Горбачев обещал на Политбюро поддержать меня, заметив, что своими трудами эти люди имеют право на социальное обеспечение до конца дней. На Политбюро прозвучали поправки: предельный возраст действительного члена академии - 75 лет, после достижения этого возраста он остается полноправным членом академии, а президиум может объявить вакансию с целью притока молодых, активных академиков. Когда я прочитал это решение на заседании президиума АН, повисла долгая пауза. Никто не ждал, что такое решение пройдет. Очнувшись от шока, проголосовали единогласно. А через неделю 16 академиков подали заявления о переходе в советники по возрасту. 16 молодых членов президиума мы довыбрали на ближайшем общем собрании. Система омоложения академии, а затем и руководства академических институтов была хорошим начинанием. Были и другие планы, однако осуществлять их становилось все труднее. В стране росло политическое напряжение. Вскоре стало ясно, что СССР больше нет.
Как только стало ясно, что страны как таковой больше не существует, в академии начался процесс брожения, который вылился в общее желание получить статус российской. Позвонил Горбачеву и предложил созвать совет для обсуждения возникшей ситуации. Было множество академиков и членов правительства. Я сделал доклад о том, что необходимо сохранить Академию наук СССР, поскольку это организация научная, а не политическая, и формировалась в течение 300 лет. Началось обсуждение. Велихов и Макаров были за передачу академии под юрисдикцию России. Александров поддержал меня. Горбачев, Акаев и Назарбаев заняли ту же позицию. Горбачев сказал, что деньги будут найдены за счет планировавшегося уменьшения бюджета Минобороны. Таким образом, было принято решение сохранить Академию наук СССР.
Но главные сюрпризы возникли впереди. На президиуме АН СССР выступили Велихов и Макаров и сказали, что Горбачев не дал однозначной оценки создавшейся ситуации и не гарантировал финансирования. Зал, как бывает в такие моменты, забурлил, началось спонтанное обсуждение без всякой аргументации. Как ни печально, все члены президиума поддержали Велихова и Макарова. Я оказался в оппозиции. Впору было подавать в отставку. Но я этого не сделал - боялся, что к власти тут же придут люди, которые все доломают. В прессе уже всерьез обсуждался вопрос о том, что время Академии наук прошло. И я решил держаться до конца, до общего собрания академии. Пусть она будет российской - главное, ее сохранить.
- Вашу речь на общем собрании РАН многие назвали реквиемом советской науке - так это было печально...
Это и был реквием. Я говорил тогда, что наука во всех суверенных государствах бывшего СССР, включая Россию, становится структурно ущербной. Нельзя было потерять важный элемент общества - науку, без которой страна превратится в сырьевой придаток. Я сошел с трибуны с тяжелым чувством, понимая - сделал все, что мог. Но этого явно было мало...
- Правда ли, что вы были дружны с «железными леди» Индирой Ганди и Маргарет Тэтчер?
Еще в начале 50-х, когда я работал в Обнинске, судьба впервые свела меня с Джавахарлалом Неру - первым премьер-министром Индии и его дочерью Индирой Ганди, молодой красивой женщиной. Впоследствии мы стали настоящими друзьями. Я был уже членом правительства, когда Индира Ганди вновь приехала в Москву, и мне было поручено сопровождать ее в поездке в Звездный городок. Оказалось, она хорошо помнит нашу первую встречу, хотя прошло много лет и юная красавица превратилась в убеленную сединами и наделенную высшими полномочиями премьер-министра страны. По дороге Индира с живым интересом расспрашивала меня о нашей жизни, о науке, откровенно рассказывала о своих детях и внуках, проблемах с невесткой - вдовой погибшего сына Санджая, поделилась воспоминаниями о том, как была в тюрьме и как друзья ее спасали. Ей показалось интересным, что и у меня, и у нее сыновья. Вечером мы посетили Большой театр, а назавтра улетели в Таллин. В салоне самолета я познакомился с Радживом Ганди, сыном Индиры. Мы тоже поговорили о житье-бытье. Оказалось, что Раджив очень любит авиацию и, налетав уже более миллиона километров, собирается посвятить этому делу всю свою жизнь. Но мать после гибели Санджая просила его не летать, и любовь к матери пересилила... Потом мы с женой не раз бывали в Индии, посещали Индиру и Раджива.
А с Маргарет Тэтчер совсем другая история. С ней я познакомился в аэропорту Шереметьево, когда она прилетала на похороны Брежнева. С первых же слов меня поразило то, что она, бесспорно, была активным ученым, а не просто политиком. Как рыбак рыбака, ученый всегда узнает ученого - по складу ума, по манере задавать вопросы. В молодости она училась у будущего нобелевского лауреата Дороти Ходжкин, разрабатывала и исследовала классы некоторых полимеров, поэтому к обсуждению научных проблем всегда относилась с большим интересом. Поговорив какое-то время в аэропорту, мы начали прощаться. Я был удивлен, когда Тэтчер вдруг пригласила меня в Лондон. Однако тогда у меня времени не нашлось.
Через несколько лет, когда я уже был президентом АН СССР, понял, что нужно готовиться к солидной поездке в Великобританию для подписания двустороннего соглашения. Пока переписывались с Лондонским королевским обществом, получаю уведомление, что Маргарет Тэтчер прибывает в страну с официальным визитом. Программа предусматривала посещение Академии наук, точнее, одного из институтов, по профилю близкого к ее работе. Я связался с директором института академиком Вайнштейном и попросил подготовиться к встрече. И вот в теплый солнечный день к институту подъехал кортеж. Почти все сотрудники вышли на улицу, чтобы живьем увидеть премьер-министра. Маргарет, выйдя из авто, всех одарила очаровательной улыбкой, затем подошла ко мне и Вайнштейну и стала нас благодарить за возможность посетить институт. Сотрудники познакомили Тэтчер с уникальными установками, созданными для изучения низкотемпературной сверхпроводимости. Она обошла ряд лабораторий, все время задавая вопросы и участвуя на равных в научных дискуссиях. Потом мы пошли пить чай, и кто-то из сотрудников преподнес высокой гостье ксерокопию одной из ее первых статей, опубликованной в солидном английском журнале. Обычное хладнокровие покинуло «железную леди»: она заметно растрогалась тем, что ее статьи здесь знают и даже читают.
- Ну а в Лондоне-то вы побывали?
Да, мы приехали для обсуждения проекта двухстороннего соглашения. Выяснилось, что взаимный интерес ученых к совместным обсуждениям и лабораторным работам обеих академий очень велик, но квота бюджетного финансирования для этих целей у английских коллег слишком мала. Назавтра я был приглашен на Даунинг-стрит, в резиденцию Маргарет Тэтчер. Она сама встретила нас у подъезда. На стене вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, были вывешены фотографии премьер-министров Великобритании, и она заметила: «Далее место мое. Когда я оставлю свой пост, моя фотография появится на этом месте - такова традиция дома». Я попросил Тэтчер увеличить квоту финансовой поддержки английских ученых для совместных работ по фундаментальным исследованиям. Она ответила, что, понимая важность международного сотрудничества с АН СССР, принимает решение в два раза увеличить ассигнования на эти цели. Я был откровенно потрясен - у нас такого размаха в науке не наблюдалось и в лучшие годы.
- Уйдя в отставку, вы не вышли на пенсию, а стали директором основанного вами же Института вычислительной математики РАН.
Создавая институт в 1980 году в Москве, я руководствовался опытом организации Вычислительного центра СО АН. Это уникальное учреждение. В нем нет традиционных отделов и лабораторий, вся работа осуществляется в творческих коллективах по проектам. Проект может предложить любой сотрудник и пригласить для его выполнения любого члена коллектива. Для подготовки молодых ученых мы имеем свою кафедру в Московском физико-техническом институте, где я преподаю много лет. Каждый год 6-8 лучших студентов поступают к нам в аспирантуру, после ее окончания приглашаем к нам на работу самых талантливых молодых ученых. Нам удалось добиться отсутствия проблемы утечки мозгов - во всяком случае в нашем институте. Наоборот, к нам нередко приезжают по контракту талантливые ученые из других стран - США, Франции, Германии...
- Слушая вас, создается впечатление, что все у вас получалось как будто само собой. Медициной занялись тоже случайно?
Его величество случай, или, как кто-то скажет, судьба, очень многое, если не все, определяет в жизни. Такой же случай подтолкнул меня заняться проблемой иммунологии всерьез, когда 30 лет назад после гриппа я заболел хронической пневмонией. Врачи говорили, что подлатать можно, но полностью вылечиться нельзя. Я начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в организме человека по представлению врачей. И вот я и мои ученики, которые только что окончили университет, начали развивать математическую иммунологию. О ее эффективности можно судить по мне: я избавился от «неизлечимой» болезни. Кстати, механизмы такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная цепная реакция, которая обеспечивает защиту от заболеваний.
- Складывается впечатление, что ваше главное «средство Макропулоса» - доброжелательность и любопытство. Все-то вам интересно, и плохого слова вы не скажете даже о людях, которые того заслуживают.
Вероятно, вы правы. Мне интересно жить и, пожалуй, я незлой человек. Но, увы, время нам неподвластно. Оно летит с неумолимой быстротой, сохраняя веру в то, что завтра будет лучше, чем вчера. Однажды академик Трапезников произнес очень понравившуюся мне фразу: «В умирающем обществе последней умирает наука». Это как человек, находящийся при смерти: врачи считают, что его можно спасти, пока функционирует мозг. Очень верное сравнение. Не будет у нас науки - прощай, Россия!
Советский и российский ученый, академик, президент Академии наук СССР (1986-1991) Гурий Иванович Марчук родился 8 июня 1925 года в селе Петро-Херсонец Оренбургской области в семье сельских учителей.
В 1942 году после окончании средней школы поступил на математико-механический факультет Ленинградского государственного университета (ныне Санкт-Петербургский государственный университет), но до окончания первого курса был призван в армию и направлен в Школу артиллерийской разведки. Участник Великой Отечественной войны.
В 1945 году после демобилизации Марчук продолжил обучение на математико-механическом факультете Ленинградского государственного университета, который окончил в 1949 году.
С 1952 по 1953 год работал научным сотрудником в Геофизическом институте Академии наук (АН) СССР.
В 1953-1962 годах занимал должность заведующего отделом Физико-энергетического института в городе Обнинске (Московская область).
В 1963-1980 годах занимал пост директора Вычислительного центра Сибирского отделения (СО) АН СССР в городе Новосибирске.
Доктор физико-математических наук (1957).
Член-корреспондент АН СССР c 1962 года, академик c 1968 года — отделение математических наук.
Одновременно в 1975-1980 годах был председателем СО АН СССР и вице-президентом АН СССР.
В 1980-1986 годах занимал должности председателя Государственного комитета СССР по науке и технике, заместителя председателя Совета Министров СССР. Депутат Верховного Совета СССР 10-11 созывов.
В 1986-1991 годах — президент АН СССР . С 1991 года был членом президиума РАН, с 1996 года — советником президиума РАН.
В 1980 году Гурий Марчук создал и возглавил Отдел вычислительной математики АН СССР, который в 1991 году был преобразован в Институт вычислительной математики (ИВМ) РАН. В 1991-2000 годах занимал должность директора ИВМ РАН, с 2000 года — почетного директора ИВМ.
Гурий Марчук вел педагогическую работу , профессор (1951).
В 1962-1980 годах преподавал в Новосибирском университете, заведуя кафедрой вычислительной математики. В 1980-2003 годах заведовал кафедрой математического моделирования физических процессов Московского физико-технического института. С 2004 года возглавлял кафедру вычислительных технологий и моделирования факультета вычислительной математики и кибернетики в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова.
Гурий Марчук был автором более 350 научных работ по вычислительной и прикладной математике, в частности, по методам расчета ядерных реакторов, математическому моделированию в задачах физики атмосферы и океана, окружающей среды, в иммунологии и медицине. Научная деятельность Марчука последнего времени была связана с глобальными проблемами: изменение климата, загрязнение планеты, сохранение генофонда планеты и так называемого генетического разнообразия. Он был одним из авторов нового научного направления — математического моделирования в иммунологии и медицине.
В 1983-1991 годах Марчук занимал должность главного редактора журнала "Исследование Земли из космоса".
Заслуги ученого были отмечены многими наградами. В 1975 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Марчук был удостоен Ленинской премии (1961), Государственной премии СССР (1979), Государственной премии РФ (2000). Он был награжден четырьмя орденами Ленина (1967, 1971, 1975, 1985), а также орденами
Депутат Верховного Совета СССР (1979-1989). Народный депутат СССР (1989-1991). Депутат Верховного Совета РСФСР (1975-1980). Член ЦК КПСС (1981-1991; кандидат в члены ЦК КПСС в 1976-1981), делегат XXV, XXVI, XXVII, XXVIII съездов КПСС и XIX Всесоюзной конференции КПСС. Герой Социалистического Труда (1975).
Биография
- 1941-1942 - помощник комбайнёра в с. Духовницкое
- 1942-1949 - студент, затем аспирант матмеха ЛГУ
- 1943-1945 - служба в армии
- 1949-1953 - аспирант, после защиты - сотрудник Геофизического института АН СССР (переведён из аспирантуры ЛГУ)
- 1953-1962 - сотрудник, затем начальник отдела Лаборатории «В» (с 1955 Физико-энергетического института Госатомэнерго СССР)
- 1957 - защита диссертации на соискание степени доктора физико-математических наук
- 1962 - избрание в члены-корреспонденты АН СССР
- 1962-1964 - работает в Институте математики СОАН СССР
- 1964-1980 - директор Вычислительного центра Сибирского отделения Академии Наук СССР
- 1968 - избрание в академики АН СССР
- 1969-1975 - заместитель председателя Президиума Сибирского отделения Академии Наук СССР
- 1975-1980 - председатель Президиума Сибирского Отделения Академии Наук СССР, одновременно - вице-президент Академии Наук СССР
- 1980-1986 - заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Государственного комитета СССР по науке и технике
- 1980-2003 - заведующий кафедрой математического моделирования физических процессов Московского физико-технического института (МФТИ)
- 1986-1991 - президент АН СССР
- с 1991 - почётный член Президиума РАН
- с 2004 - возглавляет кафедру вычислительных технологий и моделирования факультета вычислительной математики и кибернетики в Московском государственном университете (МГУ) им. М.В. Ломоносова
По совместительству с 1980 по 2000 годы - директор Отдела вычислительной математики АН СССР, впоследствии Института вычислительной математики РАН, с 2000 года - его почётный директор. Был сопредседателем советско-индийского Совета по реализации и координации Комплексной долгосрочной программы научно-технического сотрудничества между СССР и Индией.
Публикации
Автор более 350 научных работ по вычислительной и прикладной математике, в том числе по методам расчета ядерных реакторов, математическому моделированию в задачах физики атмосферы и океана, окружающей среды, в иммунологии и медицине.
- Марчук Г. И. Численные методы расчёта атомных реакторов. - М.: Атомная энергия, 1959.
- Марчук Г. И. Методы расчёта атомных реакторов. - М.: Атомная энергия, 1961.
- Марчук Г. И. Численные методы в прогнозе погоды. - Л.: 1967.
- Марчук Г. И., Лебедев В. И. Численные методы в теории переноса нейтронов. - М.: Атомиздат, 1971.
- Марчук Г. И. Численное решение задач динамики атмосферы и океана. - Л.: 1974.
- Марчук Г. И., Шайдуров В. В. Повышение точности решений разностных схем. - М.: Наука, Глав. ред. физ.-мат. лит-ры, 1979.
- Марчук Г. И., Агошков В. И. Введение в проекционно-сеточные методы. - M.: Наука, 1981.
- Марчук Г. И. Методы вычислительной математики. - М., Наука, 3-е изд., 1989.
- Марчук Г. И. Математические модели в иммунологии. Вычислительные методы и эксперименты. - М.: Наука, 3-е изд., 1991.
- Марчук Г. И. Сопряжённые уравнения и анализ сложных систем. - М.: Наука, 1992.
Награды
Почётные звания
- Герой Социалистического Труда (1975)
- Почётный гражданин города Обнинска (1985)
Ордена и медали
- Орден Ленина (1967, 1971, 1975, 1985)
- Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (2005)
- Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998)
- Золотая медаль им. М. В. Келдыша - за цикл работ «Развитие и создание новых методов математического моделирования» (1981)
- Международная премия им. Карпинского (1988)
- Золотая медаль им. П. Л. Чебышёва - за выдающиеся результаты в области математики (1996)
- Большая золотая медаль имени М. В. Ломоносова Российской академии наук - за выдающийся вклад в создание новых моделей и методов решения задач в физике ядерных реакторов, физике атмосферы и океана и иммунологии (2004)
- Кавалер серебряного знака «Достояние Сибири»
Премии
- 1961 - Ленинская премия в области науки
- 1975 - Премия им. А. А. Фридмана
- 1979 - Государственная премия СССР
- 2000 - Государственная премия Российской Федерации в области науки и техники
- 2004 - Демидовская премия
Звания
- Почётный доктор Тулузского университета (1973)
- Иностранный член Болгарской АН (1977), АН ГДР (1977), Чехословацкой АН (1977), Польской АН (1988)
- Почетный доктор Карлова университета (Прага, 1978), Дрезденского технического университета (1978), Будапештского политехнического университета (1978)